Он пуст и тёмен. Толпа кажется безликой… все одинаково оригинальны. Помню только девочку Юни… она вечно в своём мирке с толстой папкой рисунков… она рисует даже когда ест. Юни ни с кем не говорит… я не заметила бы её, наверное, если бы не другая девушка, о ней ниже.
Её фамилия Киреева, зовут, кажется, Настя… в прошлом году она показывала мне тетрадь с тем, что сочиняет. На нас странно косились в коридоре, меня тут же укорили в том, что я рядом с ней. Люди считают её неадекватной, сумасшедшей… но я видела эти строки, написанные её почерком. Они многое объясняют, наверное… а ещё она рассказывала о том, как была в больнице… и показала в телефоне фотографию её единственного друга, который был с ней там… на фото была собака… я забыла, как её звать. С того осеннего дня с Настей мы больше не общались. Но слова других о её сумасшествии и прочем вызывают лишь мою улыбку. Люди, как всегда, осуждают то, чего не понимают. С ней это случилось в восемнадцать (по её словам). Мне до восемнадцати два месяца протянуть… и можно в окно…
Моя странная особенность – впитывать энергию, витающую в воздухе. Энергии людей. Как справедливо выражается Пуховичок, я ищу особенные души, а всё потому, что они… вкуснее, что ли… с ними интереснее. На журфаке в воздухе что-то липкое и мёртвое. Что-то, не сочетающееся с улыбками студентов и их общим позитивным настроем. Какой-то запах безысходности. Мне всегда становится хуже там, я выхожу с головной болью, прячусь, мне страшно. Страшно, что под красивой обёрткой окажется что-то, в чём давно поселились черви. Боюсь того, что может всплыть в памяти. Потому что всё это уже было.
Безумно болит голова…